Сергей Дигол - Практикант[СИ]

А ведь мне показалось, что она уже в отключке. Если, конечно, так можно охарактеризовать состояние женщины, закатившей глаза после нескольких моих поцелуев в шею. Но похоже, что это всего лишь хитрость, очередная женская уловка, и я гораздо дальше от реальности, чем Ксения, раз уж не сообразил, что она может порезаться о фольгу.

Мои пальцы коченеют — еще бы, ведь я не даю Ксюше ни единого шанса порезаться о фольгу, и холод ее совершенно обнаженной спины переползает на мои руки. В том, что она успела промерзнуть за те пять минут, что мы на складе, нет ничего удивительного: здесь круглый год плюс восемь — постоянная температура, которая, наряду с мерно гудящей вентиляцией составляет необходимое условие хранения производственного сырья.

До того как она закатила глаза и зашипела на меня, я даже толком поласкать ее не успел — так, пару раз поцеловал в шею, а груди и вовсе не коснулся. Груди, равную которой мне видеть еще не приходилось. Не две огромные груши Дианы, сокращающие, должно быть, обзор ей самой и больше походящие на гигантские баклажаны, разве что не фиолетовые, и не остроносые, если сравнение соска с носом не обидно. Не груди Алины — левая чуть более округлая, правая — побесстыдней.

Грудь Ксюши — среднего размера и правильной, чуть ли не из учебника анатомии, формы, абсолютный идеал, если за критерий совершенства принять неотличимое сходство. Их можно было сколько угодно мять и втягивать в себя — Ксюша позволяла — и все равно на меня смотрели два близнеца, если, конечно, для женщины не оскорбительно, что ее запоминают не по лицу. В первую очередь не по лицу.

С бюстом Ксюши можно было забавляться как с детскими тестами на внимание — найди пять отличий — но в отличие от картинок, у нее все было без дураков: ее груди и в самом деле были абсолютно схожи.

— Давай в кабинете, — повиснув на моих руках, говорит Ира и с ненавистью смотрит мне в глаза.

Я ничуть не пугаюсь и даже не расстраиваюсь — напротив, чувствую новую волну эрекции. Ее взгляд, ввергнувший меня в ступор пять лет назад, в ту самую минуту, когда я вслед за ней выплыл на берег, теперь безошибочно сигнализирует о неизбежности секса.

Собственно, ничего больше за эти годы со мной не происходило. Была только Ксюша и только ее ненавидящий — провозвестник страстной любви — взгляд. Не будешь же, в самом деле, учитывать колпачки, да и попробуй их сосчитать, если в неделю я адаптирую по меньшей мере три новых.

Да–да, адаптирую — какой это к дьяволу дизайн! Дизайн колпачков мне присылают готовый — по электронной почте, и каждый раз натыкаясь на новое письмо, я чувствую, как у меня учащается сердцебиение, должно быть от прикосновение к недостижимому. Электронная почта — мой единственный канал связи с небожителями из дизайнерских агентств, вот только напоминает он, скорее, мусоропровод: поднебесные обитатели расточительно сбрасывают сюда, вниз, результаты своих трудов, к которым они сами, подозреваю, относятся не без брезгливости. Еще бы — ведь для дизайнера термоусадочный колпачок — задачка на полчаса и для одной левой.

Только я ведь не дизайнер.

Я — человек, адаптирующий дизайн колпачков, что бы там не написали в моей трудовой, и вторичные продукты деятельности настоящих дизайнеров я вылавливаю из электронного ящика с такой же жадностью, с какой как нищий старатель хватает редкие блески в наполненном речным песком сите.

Уже через полгода работы на «Капсулайне» я знаю, что без меня вполне могут обойтись. Знает это и Леха Костров — пятидесятидвухлетний мужичок из производственного цеха, технолог, отвечающий собственной подписью и зарплатой за правильность проектируемой мной разверстки. Собственно, разверстка колпачка — это все что я делаю, деформируя поступающие от студий дизайны, приспосабливая их под нужные нашим придирчивым машинам размеры.

— Выучить бы этот «Корел», — вздыхает Леха, — да времени нет.

Я тоже вздыхаю — облегченно и тихо, чтобы он не услышал. Освоение Лехой графической программы грозит нам обоим: ему потерей времени, мне — работы. Каждый раз получая распечатку компьютерной разверстки колпачка, он приходит в отдел продаж, прямо в пахнущей краской и покрытой разноцветными пятнами спецовке, подсаживается к моему столу и тычет черными от масла или еще от какой–то гадости пальцами прямо в монитор, показывая, где я допустил ошибки. Делает он это вполголоса, за что я плачу ему благодарностью: прокручиваю объявления на сайте продажи автомобилей.

На третий год, после того как Леха впервые приезжает на работу на «Опеле Астра» девяносто второго года, мы переключаемся на сайты мебельных салонов и я терпеливо щелкаю по фотографиям шкафов–купе, диванов и сборных кухонь и даже, на правах дизайнера, спокойно, но твердо отвергаю откровенно убожеские варианты, называя их «лузерскими».

К моему счастью, «Корел» Леха так и не освоил и с «Капсулайна» не уволился, уступая места другому технологу, более сведущему в графических программах. Благодаря близкому соседству Ксюша — единственная, кто слышит все Лешины замечания и, хотя при желании может подорвать мою репутацию и одновременно улучшить свою, с докладными к начальству она не спешит, помня, вероятно, о том, как все началось.

Именно — с летнего корпоративного пикника, который проносится и в моей памяти — совсем как сосны на выезде из Кишинева, или это я проношусь мимо них в резвом «Фольксвагене Поло»?

Нас было шестнадцать — три менеджера из отдела сбыта, начальник производства, главный бухгалтер и финансовый директор, два заместителя директора, генеральный и, наконец, семь человек из отдела продаж, включая меня. Корпоративный автобус, желтое убожество с дребезжащими стеклами, приобретенное по цене, вряд ли превышающей стоимость недельного расхода бензина, доставил нас в Вадул–луй–Водэ, пригородный поселок на Днестре, который, за неимением в Молдавии приличных мест для отдыха, засадили деревьями, базами отдыха, барами и назвали курортом.

После первых двух заходов на шашлык, прерванных получасовым перекидыванием мяча, которое лишь большие шутники сочли бы волейболом, Днестр уже не внушал мне того ужаса, который неизбежно, как сонливость при дожде, всегда наваливается на меня при виде реки. Море — нет; морские волны, бесшабашно обрушиваясь на песочный берег, стыдливо уползают назад, в родную пучину, где, набравшись смелости и словно позабыв о недавнем позоре, снова совершают свою никчемную вылазку, и снова и снова: вечный двигатель, вечная жизнь.

Река — совсем другое дело. Изливаясь из земной утробы, она отправляет свои воды по одному и тому же пути — от истока до устья, от рождения до смерти, без пауз, без жалости, совсем как Бог, пускающий людей по руслу жизни.

А может, причина моего страха в том, что пловец из меня никудышный и в пресной воде, тем более куда более подвижной, чем морской, я, в отличие от соленой, долго не продержусь. Ясно одно — тормозные колодки моего рассудка стираются по мере заполнения желудка вином, и вот я уже, расслаблено размахивая руками и спотыкаясь, бесстрашно спускаюсь к Днестру и вижу перед собой то, чем он и является — узкую грязную речку, короткое название которой с трудом умещается вдоль ее русла на карте. Небрежно оглянувшись, я расстегиваю молнию на джинсовых шортах и вношу свою лепту в и без того подорванную репутацию Великой молдавской реки: желтоватая струя бьет из меня по дуге в растрескавшийся (дождей нет второй месяц) берег и не успевая впитаться в исстрадавшуюся без жидкости почву, сливается с руслом, становится им.

— Купаться пойдем? — уже застегивая шорты, слышу я за спиной голос Ксюши, намеренно отстраненную интонацию, какой вооружается девушка, когда, соглашаясь на свидание с молодым человеком, заранее знает, что утром проснется с ним в одной постели.

Я оборачиваюсь и вижу Ксюшу в одном купальнике — должно быть поэтому я не услышал ее босых шагов. Поправив волосы, она без содроганий заходит в воду, словно не испытывает двойного раздражения — от холодной с непривычки воды и от вида сливающегося с рекой влажного пятна от моей мочи на берегу. Снова обернувшись, я вижу в небе яркое солнце, а под ним внизу — маленький, прыгающий словно на раскаленной сковороде мячик: это коллеги по работе снова принялись за волейбол. Избавление от одежды не отнимает много времени, на мне лишь футболка, шорты и шлепки, но сняв все это, я добавляю к наскоро сброшенным вещам еще и плавки и стремительно, пока Ксюша не оборачиваясь плывет, ныряю вслед за ней.

Вода действует на как меня манипуляции стоматолога при местной анестезии: со мной явно что–то делают, но я не чувствую ни холода, ни тепла. Вообще ничего не чувствую, хотя, стоит мне пробыть в воде минут семь, мой пьянящий наркоз — литр, должно быть, сухого каберне — утратит свою силу и вот тогда уж река возьмется за меня как следует.